Книга Бытия
начинается с того что, «В начале сотворил
Бог небо и землю». Затем, сотворив свет, Бог отделил свет от тьмы. Далее Он
вновь отделяет, но уже воду от воды твердью. То есть начинается всё с
разделения. Однако, положив границы и пределы, Бог Своё творение не оставляет в
таком раздробленном состоянии. Божественная любовь вновь соединяет то, что
ранее было разделено. Соединяет, не сливая их, не переводя в исходное
состояние, а устанавливая «лестницы» и «широкие дороги», т.е. связи, через которые
становится возможным их общение. Такой связью является Слово, о Котором
повествует нам Евангелие от Иоанна (Ин. 1,1-3). Такой же связью должен быть и
человек, ибо он соединяет в себе и тварное (создан из праха земного) и
божественное (Господь Бог вдунул в лице его дыхание жизни) (Быт. 2,7).
Далее Господь
извлекает у человека ребро (вновь разделение) и, преобразовав его в жену, приводит
её к человеку. И вновь возникает единство уже мужа и жены. Но, вот вопрос, совершенно
ли это единство? Если даже не говорить о наготе, обнаружив которую после грехопадения
человек устыдился, есть и ещё один настораживающий момент. Увидев жену, человек
говорит: «вот, это кость от костей моих
и плоть от плоти моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа своего.
Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и
будут два одна плоть» (Быт. 2,23-24). Как мы видим, единение человека с
женой своей сопряжено с тем, что он готов ради жены оставить отца своего и мать
свою. Но если он оставит своих родителей, то он перестанет быть тем, кем должен
быть. Он не сможет уже соединять тварный мир с Богом.
Оказывается,
факт появления жены может оцениваться не только как благо; одновременно он таит
в себе и опасность. Почему же тогда Господь Сам создаёт жену, Сам приводит её
к человеку? Ответ мы можем найти, если вспомним, что жена была создана после
того, как появился запрет на вкушение от древа Познания.
Представим себе,
что плоды древа познания давали человеку дар такой значимости, что, получив
его, человек от радости мог забыть о Дарителе. То есть то, что в умеренном количестве
являлось безусловным благом, будучи получено человеком по своей воле и без меры
могло стать «ядом», разрушающим его связь со Творцом. Чтобы нейтрализовать привязанность
человека к плодам древа Познания добра и зла, Господь создаёт ему «противоядие»
— жену, столь же значимую для человека, как и плоды древа Познания.
Когда мы читаем
в книге Бытия о событиях, происшедших после грехопадения, мы с удивлением обнаруживаем,
что Бог обещает змею положить вражду не только между ним и женою, но даже и
между их потомками. Бог, о Котором мы знаем, что Он есть любовь, и вдруг вражда!
Как это может совмещаться!?
Ситуация, однако,
становится вполне понятной, если мы вновь вспомним о суде Соломона и «вражде»
двух матерей, борющихся друг с другом за обладание одним младенцем. Конфликтовать
между собой ведь могут и две любви (вспомним, в частности, и борьбу двух сестёр
Лии и Рахили за любовь к ним Иакова (Быт. 29,31-30,24)). На фоне этого конфликта
у человека появляется шанс вновь вспомнить и о Том, Кто даровал ему всё, что
он ценит, и вернуться к Нему.
До тех пор,
пока человек увлечён чем-то одним, он может забыть обо всём остальном. Совсем
другое дело, если у него две «любви». В этом случае конкуренция между ними даёт
человеку возможность, по крайней мере хотя бы на время, быть свободным от обоих.
С другой стороны,
свобода эта может привести к двоякому результату. Первый – человек, стремясь
избавиться от привязанностей, лишается и одной любви, и другой — теряет всё.
Второй — человек использует свою независимость от даров ради того, чтобы найти
Дарителя, Который когда-то положил между женой (простотой, единством, цельностью)
и змеем (мудростью) вражду, но Который может их и примирить. Совместив же в
себе цельность и простоту ребёнка с мудростью старца, человек обретает тот
дар — целомудрие — который даёт возможность «овце»
выжить даже среди «волков» (Мф. 10,16). В одном случае мы
видим совершенную потерю, а в другом — совершенное приобретение.
Мог ли человек
осуществлять связь Творца и твари и без жены, и без плодов древа Познания? —
По-видимому, мог. Но пассивно, несознательно. Другое дело, когда разделение,
подобное разделению Бога и мира, произошло в пределах его самого. Адам и жена
его после грехопадения начали решать ту же задачу восстановления единства, которую
решает Бог, стремясь установить Свою связь с тварным миром. Человек в этом своём
деле стал действительно подобен Богу. И подобно тому, как задачу соединения
мира с Богом призван решать их дитя — человек, так и восстановить единство мужа
и жены должны их дети. Поэтому не случайно дети у Адама и Евы появляются только
после грехопадения, когда человек оказался уже разделённым в себе.
Ребёнок — существо,
с одной стороны, целостное и самостоятельное, а с другой, — соединяющее в себе
то, что он получил в наследство от отца и от матери. Соответственно, как мать,
так и отец видят в ребёнке «своё» и стремятся с этим «своим» соединиться. Но,
поскольку родителей двое, такая любовь, претендующая на право называть ребёнка
своим, стремится разделить ребёнка надвое. Известная нам уже ситуация суда Соломона
в которой вместо двух женщин судятся за ребёнка отец и мать может закончиться
либо смертью, либо жизнью в зависимости от того, как поведут себя родители.
Если оба из
родителей требуют признания своих прав на ребёнка, то в результате ни один из
них Богом (Судьёй) за родителя не признаётся. И ребёнок, хотя вроде бы и жив,
но, увы, не той жизнью, которая дана ему Богом — Любовью, а той «жизнью», которую
даёт ему вражда и ненависть (сатана). Соответственно, от своего ребёнка такие
родители получат то, что они ему дали — вражду и ненависть. Хотя они его и «любят».
Другой устойчивый
вариант — когда каждый из родителей «отдаёт» ребёнка другому. Мать рождает дитя
для отца, а отец воспитывает его в любви к матери. В этом случае родительские
«права» Судья признаёт за каждым из родителей и ребёнок, преизобилуя жизнью
и любовью, дарит их и своим родителям.
Есть ещё и третий,
промежуточный вариант, когда один из родителей готов признать право другого,
однако этому другому предоставляемых ему прав мало. Ему мало получить ребёнка
таким, каков он есть, а нужен такой, каким он, по его понятию, должен быть.
Но, увы, каким он может и должен быть ребёнок становится только тогда, когда
у него есть и отец и мать, когда Бог признает и отца, и мать. Если же кто то
из них продолжает настаивать на своих «правах», он этими требованиями сам исключает
себя из числа настоящих родителей, отнимая у своего ребёнка самого себя — то,
что возместить он требует от другого.
Последний вариант
особенно характерен для взаимоотношений человека с Богом. Ведь всё, что появляется
на свет с нашим участием — плоды наших дел, мысли, чувства — хотя и «рождены»
нами, однако начало своё имеют во Отце. Бог дарит нам этих «детей», однако,
поскольку мы требуем, чтобы они были такими, какими хотели бы их видеть мы,
поскольку предъявляем права на обладание ими, постольку они и получаются детьми,
лишёнными нашей (материнской) любви — слабыми и недоразвитыми.
Если же мы посвящаем
свои мысли, чувства и дела Богу — Тому, без Кого ничего этого не было бы, то
в этом случае за нами признаётся и наше родительское право — право любить их,
заботиться о них и радоваться их возрастанию в совершенстве. А совершенство
в этом случае «неизбежно», ибо совершенен Отец их породивший.
Предыдущие рассуждения
— это теория, это то, что могло бы и должно было бы быть. Опыт же «родительских»
взаимоотношений человека и Бога оказывается другим и именно таким, каким он
описан нами в третьем, промежуточном варианте. Бог дарит нам Своих детей, но
мы, считая их своими, требуем, чтобы они были точно такими, какими хотим мы.
И этим мы отвергаем право Отца быть для них образцом. В результате, то, что
мы получаем, — безобразно. Точнее, было бы совершенно безобразно, если бы Отец,
несмотря на наши усилия отторгнуть от Него Его творения, не продолжал о своих
чадах заботиться. Тем не менее, чем большие претензии предъявляет человек Богу
по поводу безобразия тех даров (детей) которые он от Бога получает, тем ещё
более безобразными становятся последующие. Получается как бы замкнутый круг,
который, казалось бы, невозможно разорвать.
Невозможное
человеку, возможно, однако, Богу. Но решается вопрос о взаимоотношении родителей
— Бога и мира — не ими самими, а их ребёнком. Именно Сын Божий, с одной стороны,
и Сын Человеческий, с другой, должен примирить своих родителей. Посылая Сына
Своего с этой миротворческой миссией, Бог всё сделал для того, чтобы мир принял
Его как своего и чтобы возлюбил Его. Мир жаждал от своего Мессии знамений и
чудес — он получил их. Мир хотел видеть в Нём совершенство добродетелей — он
увидел их во Христе. Но, как оказалось, всё равно людям было этого мало. И,
чем дальше, тем больше, мир стал обнаруживать в Нём то, что его не устраивало.
Сын Человеческий оказался не таким послушным, как хотелось бы, «ниспровергал»
то, что люди почитали святынею. Мы, верующие, понимаем, что Господь на самом
деле только расставлял всё на свои места: «суббота для человека, а не человек для субботы»
(Мк. 2,27). Но для почитателей субботы Он казался ниспровергателем святынь.
И в конце концов мир решил, что Иисус «не Тот, Которого ждали».
Как повести
себя Сыну, когда мир, который Он любит сыновнею любовью, Его отвергает? Пойти
ли вслед требованиям и претензиям мира или остаться с любовью Отца? Господь
остаётся с Отцом, остаётся верным Ему даже тогда, когда, казалось бы, и Отец
оставил Его (Мф. 27,46). Но Он остаётся верным и в Своей любви к миру, который
распинал Его. И ради этой любви, ради примирения мира и Бога Он отдаёт «кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мф. 22,21),
отдаёт Тело Своё миру, а Дух Свой предаёт в руки Отца.
Суд Соломона
свершился и мир получил то, чего хотел — мёртвого Бога. Но в мире были и те,
кто не отверг Христа, кто возлюбил Его таким, каков Он есть. Была Его Мать,
были ученики, о которых Господь сказал: «вот
матерь Моя и братья Мои; ибо, кто будет исполнять волю Отца Моего небесного,
тот Мне брат, и сестра, и матерь» (Мф. 12,49-50). Они — собрание верующих
— Церковь и есть та истинная «Мать»,
за которой Бог признаёт её материнские права. И именно для Неё воскресает Господь,
показывая тем самым, что суд Соломона решён в Её пользу.
С другой стороны,
кем стал воскресший Господь для всего остального мира? — Увы, уже не Сыном Человеческим,
ибо человечество Его отвергло, а Судьёй. Но не для этого пришёл Христос. Не
осудить Он пришёл людей, а оправдать; не погубить, а спасти. Поэтому и не мог
Он остаться на земле, поэтому и возшел к Отцу своему. И, по-видимому, не прийдёт
в мир до тех пор, пока сам мир не захочет Его принять. Он ушёл в «дальнюю страну» как человек высокого рода,
а возвратится уже как царь, когда мы дадим Ему царствовать в нас и посреди нас
(Лк. 19,12).
Христос как
Сын двух родителей соединяет в Себе «несоединимое» — Творца и тварь. Он есть
Путь, «широкая дорога», соединяющая Бога с сотворённым Им миром. Поскольку мы
верим, что во Христе людям была явлена полнота и божественного и человеческого,
постольку Он — не только «путь», но
и нечто большее. Мы верим, что Он — «путь,
и истина и жизнь» (Ин. 14,6). В Нём соединяется и то, что есть (жизнь) и
то, что должно быть (истина). Соединяется потому, что Он же есть — путь, соединяющий
и то, и другое. Но всё то же было и в первозданном Адаме — Человеке, которому
Бог запретил вкушать от древа Познания добра и зла. Запрет этот был ради того,
чтобы человек с плодами этого, несущего в себе разделение (жизнь разделена на
доброе и злое) древа, не принял разделение внутрь себя.
Появление запрета
приводит к появлению в Библии первого «не хорошо», в результате чего, ради устранения
его, Бог создаёт человеку жену. Жена — создание, которое, с одной стороны, —
нечто иное, чем человек, а, с другой стороны, — его часть. Поэтому всё, что
происходит с женой очень ощутимо чувствует и человек. С другой стороны, поскольку
человек — это всё же не жена, он имеет свободу принять или отвергнуть то, что
делает жена и то, что она чувствует. Такое взаимоотношение мужа и жены приводит
к появлению возможности жене вкусить от запретного древа, чтобы прочувствовать,
почему нельзя. При этом, если действительно нельзя, человек может вполне
отказаться, ибо он — не тождественен жене. Заметим, что такой отказ — это уже
отказ сознательный. Человек исполняет заповедь теперь уже не слепо, не только
потому, что «нельзя», а потому что и он уже имеет свой собственный отрицательный
опыт, ибо опыт жены — это часть опыта самого человека.
Что же произошло
в раю, что там было «не так»? Вот ещё один вариант понимания истории грехопадения.
«И увидела жена, что дерево хорошо для пищи,
и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что даёт знание; и взяла плодов
его и ела; и дала также мужу своему, и он ел» (Быт. 3,6). То, что должна
была сделать лишь жена (запрет Бога прозвучал ещё до появления жены и, поскольку,
жена — это не то же самое, что человек, формально её не касался) сделал и муж
— человек, которому делать это было прямо запрещено. Вот здесь уже есть явное
«не то», ибо далее Бог, сообщая Адаму о проклятии земли за него, говорит: «за
то, что ты послушал голоса жены твоей и ел от дерева, о котором Я заповедал
тебе, сказав: не ешь от него...» (Быт. 3,17).
Что за этим
последовало? Во-первых, начал действовать меч разделения, сокрытого в плодах
древа познания и человек разделился со своею женою. Во-вторых, «открылись глаза у них обоих, и узнали они,
что наги, и сшили себе смоковные листья, и сделали себе опоясания.» (Быт.
3,7) Человек вдруг обнаружил, что ему чего-то не хватает, впервые обнаружил
различие между тем, что «должно быть» и тем, что «есть». Тут же стало очевидно,
что он, съев от запретного древа сделал то, чего «не должно» было делать. Более
того, обнаружив различие между должным и сущим, человек не смог соединить их,
он не смог оправдать истиной то, что случилось и что уже есть. То есть человек
утерял путь. Точнее, не совсем утерял, не стал совсем немощным, ибо опоясания
из смоковных листьев он всё же сделал. Тем не менее, сделанное человеком было
явно недостаточно и «сделал Господь Бог
Адаму и жене его одежды кожаные и одел их.» (Быт. 3,21).
Получилось, что
человек «приобрёл» истину и жизнь, но утерял путь, соединяющий их. В
результате, истина оказалась безжизненной (буква Закона), а лишённая света
истины жизнь стала жизнью во тьме лжи и суеверий. Далее в истории грехопадения
мы видим, что «нарек Адам имя жене своей Ева (т.е. «Жизнь»)» (Быт. 3,20).
Однако, зафиксировав тот факт, что жена — носитель жизни, человек неявно
фиксирует и то, что он сам — носитель истины, что он знает что «должно быть».
При всём при этом он осуществить в жизнь свою «истину» не может и чем дальше,
тем больше ощущает своё бессилие и свою беспомощность, ибо утерял и Того, кто
мог бы помочь. Таково состояние человека на сегодняшний день.
Посмотрим теперь,
а что же должно было быть. Начнём с того, что жена была создана Богом специально
для того, чтобы вкусить от запретного (не для неё) древа. То есть Бог, создав
человека и древо Познания и сознавая опасность, которая при этом появляется,
вначале полагает запрет, а далее создаёт возможность преодоления этого запрета.
Человеку после создания жены «можно» вкусить от древа Познания, но лишь частично,
через жену, не вкушая самому. При этом впервые появляется возможность сознательного
выбора образа действия, т.к. теперь человек на собственном опыте знает что будет,
если не вкушать и что будет, если вкусить (в той мере , в какой человек един
со своей женой, опыт жены также принадлежит и ему).
Поскольку жена
создана именно ради того, чтобы человек вкусил от древа Познания, Бог через
змея «помогает» ей сделать то, что она должна сделать. Теперь, если «запретный»
плод вкусила только жена, то разделение действует только в ней. Она в себе ощущает
разделение должного и сущего; она одна теряет путь их соединения. Однако этот
путь известен Адаму, поэтому, прибегнув к его помощи, жена вполне может решать
все свои проблемы. В этом смысле жена становится источником задач, которые
человеку нужно решить, а муж является гарантом того, что эти задачи будут решены.
То есть для целостного человека, в котором муж и жена составляют «два одна плоть» (Быт. 2,24), неразрешимых
проблем нет. Поэтому для них нет и страдания, возникающего, когда есть нужда,
которую невозможно удовлетворить.
В Библии сказано
о том, что жена взяла от древа «среди
рая» и ела; и «дала также и мужу своему,
и он ел» (Быт. 3,6). Должна ли была жена дать мужу то, что приняла сама? И
да, и нет! Нет, потому, что плоды древа Познания были для Адама запретны. Да,
потому, что всё, что принадлежит жене должно принадлежать и Адаму, ибо жена
— кость от костей и плоть от плоти человека. Каков же выход из такой противоречивой
ситуации? — Выход в том, что жена должна была дать мужу не то же самое, чего
вкусила она сама, а нечто другое. Ранее было сказано, что встречающаяся в Библии
фраза «Адам познал Еву» может быть переведена как «человек познал жизнь» и мы
сопоставили её с тем, что происходит, когда человек вкушает от древа «среди
рая». Так вот, если я желаю, чтобы другой человек от знакомства с жизнью приобрёл
то, что приобретено мною, я могу либо дать ему повторить то, что сделал я сам,
либо попытаться передать непосредственно свой опыт. Так и жена могла дать Адаму
не тот же самый плод, который вкусила она, а другой - плод своего опыта. И
этот плод был бы уже не плодом древа Познания добра и зла, а плодом древа Жизни
(Евы), от которого Адаму вкушать было не запрещено.
Нечто подобное
наблюдаем мы и в истории борьбы Гедеона с Мадианитянами. Господь решил явить
в этом случае Свою силу и поэтому, когда Гедеон собрал на битву весь народ ему
было сказано: «народа с тобой слишком много, не могу я предать
Мадианитян в руки их, чтобы не возгордился Израиль предо Мною и не сказал: «моя
рука спасла меня»» (Суд. 7,2). Вначале Гедеон отослал всех кто был боязлив
и робок, но и после этого осталось слишком много. Тогда Господь устроил испытание.
Все воины были приведены к воде и отобраны были лишь те, кто пил воду, черпая
её рукой. Те же, кто, встав на колени, пил прямо из реки были отвергнуты. Отобрано
было всего триста человек, и с Божией помощью они одержали чудесную победу над
огромным войском врага. Вода — символ жизни. Кто-то эту жизнь принимал непосредственно,
как есть. Эти люди были Богом отвергнуты. Другие же воду черпали рукой — жизнь
принимали через помощника (жену), опосредованно, осознанно. Эти люди и оказались
победителями.
Сопоставим теперь
описание происшедших в раю событий с тем, как мы решаем задачи. Начинается решение
задачи с постановки задачи. Должны быть чётко определены, с одной стороны, исходное
состояние (что есть) и, с другой стороны, цель (что должно быть). На этом этапе
осознаётся различие между желаемым и наличным, и мы с очевидностью обнаруживаем,
что то, что нам нужно, мы не имеем. Если же речь идёт о деле, которое
нам хотелось бы совершить, мы с очевидностью убеждаемся, что сделать мы его
не сможем и посему делать его «нельзя».
Тем не менее,
если задача всё же решение имеет и дело всё же должно быть сделано, Бог посылает
«змея», который побуждает нас искать путь преодоления того, что до этого было
невозможным. По опыту мы знаем, что поиск новых путей, созидание чего-то нового
сопряжено с трудностями. Однако у человека есть и иной опыт. Пусть не все знают,
что такое творческое озарение, пусть не все испытали радость открытий, однако
решать бытовые задачи приходится всем. И все знают, что решения эти иной раз
приходят совершенно неожиданно, без каких-либо мучительных поисков. Нам остаётся
лишь принять или отвергнуть предложенное. Вот здесь как раз и уместно вспомнить
о жене — «помощнике», которая, несмотря на то, что «нельзя» и «невозможно» тем
не менее преодолевает этот запрет и, если вдруг на запретном «бесплодном» пути
вдруг обнаруживает плод древа Жизни — находит решение, то вручает его нам. Решение
приходит «вдруг» и уже в готовом виде, однако прежде чем человек его получит,
кто-то - какая-то часть нашего существа («жена») — должен потрудиться.
Исходя из сказанного,
можно сделать вывод, что предназначение Церкви («жены») — решить нашу жизненную
Задачу, найти Путь в Царствие Божие. Но решение это, как и наибольшая заповедь
о любви, состоит из двух частей. Первая — самим познать Бога, самим войти в
Его любовь, самим обрести источник вечной жизни. Вторая часть той же задачи
— довести это понимание Бога до такого уровня, чтобы смочь передать полученное
другим людям — миру, научиться говорить с миром о божественном, но на языке
того же мира. При этом нужно отчётливо понимать, что если первую часть этой
задачи мы, как будто, и можем решать без участия мира, то вторую часть без его
помощи мы решить в принципе не можем.
Разделение на
сущее и должное для Церкви представляется в виде, с одной стороны, знания о
том, что нужно миру, и, с другой стороны, знания о том, что хочет нам дать Бог.
Преодоление же этого разделения возможно, во-первых, только при условии видения
этого различия, и, во-вторых, тогда, когда Церковь решает две задачи: просит
Бога снизойти к потребностям людей и убеждает людей подняться до того уровня,
когда они станут способными принять то, что даёт Бог. То есть, чтобы соединить
небо и землю, нужно прежде увидеть, что они разделены. Чтобы человек смог соединиться
с Богом, он должен осознать своё разделение с Ним, увидеть свою наготу. А дальше,
будем ли мы, стыдясь этой наготы, от Бога прятаться или, наоборот, пойдём к
Нему навстречу, — зависит от нас, от нашего понимания Бога.
Вернёмся к вопросу,
чей же Сын Христос. Важен он потому, что задан он Самим Христом (Мф. 22,42).
И обращён этот вопрос не только к книжникам, но и к нам. Отвечая на него, люди
пытались следовать проторенным путём и говорили то, что им известно о Христе
из Писаний: Христос — сын Давидов. Господь же, вместо того, чтобы принять этот
ответ как истинный, задаёт отвечающим ещё один вопрос, причём такой, который
ставит их в тупик. Отвечая Иисусу, книжники думают, что ответ на вопрос они
прекрасно знают. Но вдруг оказывается, что, зная, они, тем не менее, того, что
им хорошо известно, не понимают. Господь открывает людям глаза на их наготу
и, увы, дальнейших расспросов со стороны людей нет. Вместо того, чтобы узнать,
зачем же Христос задал Свой вопрос и почему Он «отверг» данный Ему ответ, люди
пришли в смущение и от Господа отошли.
Вопрос о сыновстве
Христа чрезвычайно важен потому, что, зная Его Отца и Мать, мы можем нечто новое
узнать о Нём. И, наоборот, зная Сына, мы можем кое-что узнать и о Его Родителях.
Ранее было сказано, что Крест подарил людям Христа благодаря тому, что только
на Кресте стало понятно, что это именно Тот, Которого ждали и Который был обещан
Богом. Христос жил среди людей, был рядом с ними, но до конца осознать, Кто
Он, люди не могли. Понимание же пришло тогда, когда люди Его потеряли (Мф. 27,54).
Сходную картину мы видим в случае явлений Господа воскресшего. Когда Он беседовал
с двумя учениками, идущими в Эммаус, они, видя и слыша Его, узнать, тем не менее,
не могли. Узнали же Христа в тот момент, когда Он стал невидим. Также и о Воскресении
ученики узнали по пустым пеленам. Таким образом, явление Христа миру,
«рождение» Его совершается как бы с двух сторон. С одной стороны, через Его
появление в мире где Его все могут видеть, слышать и осязать, но отнюдь не все
могут понять и принять. С другой стороны, через Его уход из мира.
Первое рождение
совершается женой без участия мужа. Однако люди этого Сына Марии зачастую, видя
не видят и слыша не слышат. То есть, конечно, и видят и слышат, но отнюдь не
то, что действительно следовало бы видеть и понимать. Далее, говоря о том, что
Христос был явлен миру, с одной стороны, через Своё рождение, а, с другой, через
Свою смерть, обратим внимание на то, насколько сходны обстоятельства Рождества
Христова и Его погребения. В обоих случаях действие происходит в пещере; в обоих
же случаях тело Христа оказывается спелёнутым. Но в одном случае младенца Иисуса
спеленала Мария, а в другом Тело Его обвил пеленами Иосиф Аримафейский.
Случайно ли,
что тот, кто доставил Христу и гроб для погребения, и пелены, посредством которых
затем обнаружилось Воскресение Господа, носит то же самое имя, что и Иосиф обручник
«мнимый» отец Иисуса? — Скорее всего, нет! И эта связь становится ещё более
определённой, если мы вспомним ещё об одном Иосифе — толкователе сновидений
и властителе Египта. Фараону во сне было открыто будущее. Но, хотя оно и было
«открыто», понять, что же именно было сказано, фараон без помощника, способного
объяснить виденное, всё равно не мог. То есть, подобно тому, как Господь дал
зрение слепому в два приёма (Мк. 8,22-25), так и здесь знание о будущем открывается
в два приёма: сначала даётся знание, но оно, подобно книге Откровения «запечатано»
(Откр. 5,1-5) и лишь потом это знание, будучи истолковано, действительно открывается
и становится всем понятным.
Явление Слова
Божия людям происходит дважды. В первом случае Бог посылает Своё Слово и те,
кто могут слышать, принимают Его. Слышит же и принимает Его «Мария» (Лк. 10,38-42;
Лк. 11,27-28). Во втором случае то же самое Слово, Которое обнаружило на Кресте
Свою наготу и «бессилие» вновь покрывается «пеленами» смыслов, понятных тем,
кто способен Слово истолковать. Совершает это «Иосиф», без участия которого
Слово, данное Богом, в полноте своей людьми принято быть не может. Он и есть
второй из родителей Христа — Слова Божия.
Если покрытие
наготы есть образ явления в мире сем того, чья нагота покрывается, то попробуем
с этих позиций посмотреть сколько раз, в соответствии с Евангелиями, являлся
Господь людям. Первое явление — Рождество, когда Мария спеленала младенца Христа
и положила Его в ясли (кормушку для скота). Затем, когда Иисус был уже предан
и схвачен, воины сняли с Него одежды, одели багряницу — одежду царскую — и издевались
над ним. Потом, сняв багряницу, воины вновь одели Его в Его же одежды (Мф. 27,27-31).
Последний раз Тело уже умершего Христа было обвито плащаницею и положено во
гроб. Тем не менее, по Воскресении Господь являлся ученикам, облачённым не в
плащаницу, которой было обвито Его Тело, а в другие одежды, не людьми изготовленными,
что соответствует сообщениям о «неузнаваемости» Христа даже хорошо знавшими
Его людьми (Лк. 24,13-16; Ин. 20,11-16)
Четырем одеяниям
Христа, по-видимому, соответствуют четыре Евангелия. Первое и третье — это «своя»
одежда, данная Иисусу Его Матерью (по преданию хитон, который носил Христос,
был соткан Самой Богородицей) Второе Евангелие — царская багряница, одетая на
Господа в насмешку римскими воинами. Это Евангелие писалось Марком для римских
христиан. В Нём описано много чудес, Господь действует с силою и властию царя,
но этот акцент на власти и на чудесах словами Самого же Христа: «род лукавый и прелюбодейный ищет знамения»
(Мф. 12,39) обличает лукавство тех, кто этих знамений и чудес ищет. Третье
Евангелие — «то же», что и первое (та же одежда) и мы действительно видим много
сходства между Евангелиями от Луки и от Матфея. В то же время содержание Евангелия
от Луки учитывает тот момент, что до этого Христос побывал «царём» и стало понятно,
что это не Его «одежда». Здесь мы не видим попыток что-либо доказать; Лука,
тщательно проверив известные ему сведения об Иисусе, излагает их «сначала, по порядку» (Лк. 1,3). Все три
«одежды» одеваются на одного и того же живого человека. Соответственно, между
тремя повествованиями об истории Иисуса из Назарета много сходства. Четвёртое
Евангелие соответствует «одежде» Христа уже после Креста и оно существенно иное.
Не только родители
покрывают наготу своих детей. В истории Ноя после потопа, как мы помним, дети
покрыли наготу своего отца. Ранее говорилось уже о том, что «горизонтальные»
отношения (отношения равных) между Симом и Иафетом и «вертикальные» отношения
Хама и Ханаана вместе образуют крест. Представим этот крест на рисунке следующим
образом:
Подобно тому,
как Мария и Иосиф спеленали Тело Христа, одна до крестной смерти, а другой после,
так Сим и Иафет приближаются к отцу своему, чтобы покрыть его наготу с разных
сторон. Сим приближается из прошлого, глядя в прошлое; Иафет же подходит к отцу
своему из будущего, глядя в будущее. Попробуем интерпретировать эту схему как
образ того, как происходит духовное развитие человека с течением времени.
Хам — единственный
из всех, кто видел наготу отца своего. Он — «видящий», понимающий. С другой
стороны, Ханаан должен быть раб рабов у братьев своих. Как раб, работник, он
— «делатель», исполнитель.
В Симе понимание
(видение) и делание ещё не разделены. Человек действует, но ещё не может
понять, что является результатом его усилий, а что происходит и без его участия.
Следующий этап:
Хам и Ханаан — разделение понимания и действующей воли. Хам — «объективный»
взгляд на вещи, при котором субъект не участвует ни в чём и даёт событиям развиваться
самим по себе. Ханаан же, наоборот, — участник всех событий, ответственный за
всё — раб. Но раб «всемогущий». Разделение восприятия и действия — необходимый
момент эффективности каждого из них.
В Иафете понимание
и делание уже вновь объединяются. То есть Иафет понимает и то, что произойдёт
в результате его действий, и, таким образом, он как бы предвидит своё будущее
и определяет его.
И Сим и Иафет
пользуются услугами Хама и Ханаана. Обоим Хам сообщает о наготе отца; обоим
же служит рабом Ханаан. Но Сим пользуется их помощью бессознательно, подобно
животным, у которых есть и органы чувств и воля, но нет ещё самосознания. Иафет
же знает о том, что он может получить от Хама и Ханаана и прибегает к их услугам
вполне сознательно.
Родоначальником
всех четырёх, их богом является Ной. Но для Сима и Иафета он «вне» их (во времени)
т.е. в этом состоянии человек знает о Боге, как о «Другом». В то же время для
Хама и Ханаана Бог как будто изчезает (нагота отца). Хам, устраняясь из мира
как активный субъект — наблюдатель, «уводит» с собой субъективное и личностное,
оставляя миру лишь объективную реальность, в которой Бога нет. Ханаан же, участвуя
во всём, с чем он соприкасается в мире, «привносит» в него субъекта — себя.
В этом случае он осознаёт себя самого богом, и для него нет Бога — Другого.
Из состояния,
в котором у человека есть Бог, но он ещё не знает богооставленности (Сим) человек
должен прийти в состояние, когда у него вновь есть Бог (Иафет), но при этом
человек знает и о том, каков он без Него. Переход этот совершается через крест
богооставленности (Хам — Ханаан). Для человечества этот переход связан с появлением,
с одной стороны, науки и, с другой, развитого промышленного производства, породивших
соблазны всеведения и всемогущества.
Когда человек
проходит свой крест и теряет Бога, он явно обнаруживает в себе разделение. «Трезвый»
объективный взгляд на своё положение в мире обнаруживает наготу, свою беспомощность.
С другой стороны, осознание возможностей своих волевых действий, часто приводит
к самообольщению, гордости, сознанию своей исключительности и значимости. Как
же человеку понять каково его место в мире. Кто он, «совокупность общественных
отношений», сложнейшая физико-химическая или кибернетическая система или, может
быть, наоборот, личность, творец с неограниченными возможностями? Человеку потерявшему
Бога и, соответственно, образ Божий в себе (Ноя) однозначно определиться невозможно,
ибо ощущает он в себе прежде всего двоих: Хама и Ханаана.
Найти же Бога,
покрыть наготу «Ноя», можно или обращаясь в прошлое, пытаясь доказать бытие
Божие, исходя из прошлого опыта своего соприкосновения с тварным миром (Сим),
или глядя в будущее — туда, где наша Цель и где Смысл (Иафет). В последнем случае
человек, ищущий Смысл жизни и стремящийся к Цели с необходимостью приходит к
выводу, что Бог должен быть, что Он нужен ему. А далее главным становится уже
не вопрос, есть ли Бог или нет, а вопрос о том, каков должен быть Тот, Кто может
привести нас в Царство Божие.
Возвращаясь
к вопросу о сыновстве Христа, вспомним, что будучи Сыном Божиим, Он любил называть
Себя Сыном Человеческим. В то же время нам, сынам человеческим, Он показал,
как можно стать сынами Божиими: «Блаженны
миротворцы; ибо они будут наречены сынами Божиими» (Мф. 5,9).
Усилия миротворца
в делах человеческих требуются прежде всего там, где встречаются люди разные.
При этом чем больше их различие, тем труднее им понять друг друга и тем больше
они нуждаются в помощи миротворца. Если же мы говорим о Христе как о Боге —
миротворце единственном и неповторимом — то, и примирять Он способен даже то,
что для нас выглядит совершенно непримиримым. В Нём Самом соединяются и примиряются
небо и земля, Творец и тварь, «сеятель» и «жнец», смирение и дерзновение, всемогущество
и бессилие, неизменное и мимолётное, покорность Закону и свобода.
Как примирить
то, что «непримиримо», как соединить воедино противоположности? — До тех пор,
пока они будут противоположностями, до тех пор, пока они будут враждовать
друг с другом, единственный, наверное, путь их примирения — разделение. Разделение
по времени действия, разделение сфер влияния («пространственное»). Бог может
провести границы между враждующими, которых те не смогут перейти, и тем самым
вражде будет положен конец. Однако, если прекратится взаимодействие между тем,
что друг от друга отличается, исчезнет не только вражда, но и сама жизнь. Поэтому
меч разделения, устранив возможность вражды, устраняет также и возможность любви.
Хотел ли Господь
установить такой мир без любви? — Вряд ли. Поэтому когда Христос говорит о разделении:
«не мир пришёл Я принести, но меч» (Мф.
10,34), Он, скорее всего, хочет показать Своё отличие от тех ложных пророков,
о которых говорит в своей книге пророк Иеремия: «вот пророки говорят ...: «не увидите меча, и голода не будет у вас, но
постоянный мир дам вам на сем месте» И сказал мне Господь: пророки пророчествуют
ложное именем Моим; Я не посылал их и не давал им повеления, и не говорил им;
они возвещают вам видения ложные и гадания, и пустое и мечты сердца своего.»
(Иер. 14,13-14) Когда есть реальная и близкая опасность, нельзя обольщать людей
обещаниями мира, ибо эти обещания ведут не к миру, а к страданиям и горю. И
наоборот, ясное осознание опасности может привести, как в случае пророка Ионы,
к покаянию и, как следствию его, — миру и благоденствию.
Как же всё-таки
примирить, соединить воедино различное? Попробуем рассуждать от противного.
В истории Вавилонского столпотворения показано как Бог разделил людей. Для этого
достаточно оказалось разделить языки на которых эти люди говорили. В то же время
когда Дух Святой сошёл на апостолов в виде огненных языков, то после этого они
начали говорить на языках, до этого им не знакомых. Язык может быть барьером,
разделяющим людей, и он же может стать тем путём, который их соединит.
Проблемы языковых
барьеров решают обычно переводчики — люди, владеющими двумя (или более) языками.
При этом те, кто владеют, допустим, русским языком и английским, по своему происхождению
могут быть как русскими, так и англичанами. Первым языком они владеют «по естеству»,
второй же осваивают своим трудом в ходе обучения. Если теперь говорить об общении
человека с Богом, то здесь необходимо ясно осознавать, что язык человеческий
и Язык Божий отличаются друг от друга значительно больше, чем человеческие языки
друг от друга. Если различие между последними по большей части формальное (логика
мышления людей говорящих на разных языках тем не менее более-менее одинаковая),
то различие между Языком Бога и языком человека смысловое.
С этой точки
зрения древний Израиль — это народ — переводчик, призванный научиться понимать
Бога и говорить с Ним. Когда этот народ освоил начальную школу Бог послал им
Учителя, естественным языком Которого был Язык Богообщения. Но даже и для «подготовленных»
учеников уровень Учителя оказался слишком высоким, и Он был отвергнут как негодный
для них. Осталась лишь небольшая часть перешедших в «следующий класс», к которым
присоединилось много новых добровольцев из язычников. Эти люди, назвавшиеся
христианами, стали новым Израилем — народом-переводчиком, задачей которого является
осуществление диалога человека и Бога.
Переводчик нужен
не только для примирения человека с Богом, но и для примирения людей друг с
другом. Однако положение его очень не простое. Если две стороны находятся во
вражде друг с другом, то человек владеющий языком врага и, тем самым, в определённой
степени становящийся «своим» среди чужих, может быть своими отвергнут. Как он
будет воспринят той и другой стороной зависит от доверия к нему. Кто он, друг
или враг? Обычная логика рассуждений: «Если он друг, — он должен помочь одержать
победу, помочь разгромить врага. Если же он не враждует против моего врага,
— значит, он мой враг и предатель.» Такая логика делает положение миротворца
практически безнадёжным, ибо от него требуют вражды, а он предлагает мир.
Как относиться
к другому человеку, кто он, мой противник или друг и помощник? В Евангелиях
мы встречаем два, казалось бы, совершенно противоположных ответа на этот вопрос.
В одном случае Господь говорит: «Кто не
со Мною, тот против Меня; и кто не собирает со Мною, тот расточает.» (Мф.
12,30; Лк. 11,23) В другом же случае ученики видели человека, именем Господа
изгонявшего бесов, но который не ходил за ними и пытались запретить ему. Христос
здесь сказал другое: «кто не против вас,
тот за вас» (Мк. 9,40; Лк. 9,50) Какой заповеди следовать и возможно ли
исполнить их обе, ведь «никто не может
служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или
одному станет усердствовать, а о другом нерадеть» (Мф. 6,24)?
Если пытаться
просто исполнять заповеди, то, поскольку их две и они существенно разные, скоро
выяснится, что работать двум господам невозможно. Другое дело, если мы будем
постоянно помнить, что и то, и другое сказано одним Христом, принадлежит Ему. В
этом случае Господин будет один и именно Он, а не сами по себе заповеди
подскажут, что же именно делать и что когда исполнять. Не заповеди должны
господствовать над человеком, но человек с Божией помощью должен господствовать
над ними. В этом, и только в этом, случае возможно исполнение обоих заповедей.
Не трудно видеть,
что для исполнения заповедей необходимо, чтобы отношение человека к заповеди
было подобно отношению отца к сыну, а не наоборот. То есть исполнить человек
может только такую заповедь, которая им же самим и установлена. Соответственно
и заповеди данные Христом человек может исполнить только в том случае, когда
сам «повзрослеет» настолько, что сможет сформулировать их уже не как чужие,
а как свои.
Хорошо, но как
же быть с исполнением заповедей Божиих, до которых мы явно ещё не доросли. Неужели
не нужно и пытаться их исполнять? — Нет, конечно, нужно! Но как? И вот здесь
нам большую помощь может оказать опыт Церкви, зафиксированный в Предании. Обратим
внимание на такой любопытный факт, что чудотворных икон Богородицы с младенцем
Христом известно гораздо больше, чем всех чудотворных икон Спасителя и святых.
Это несколько странно, ибо как ни велика роль Богоматери, чудеса Она может творить
только лишь обращаясь к Своему Сыну, Его властью. Другое дело, если факт чудотворения
икон Богородицы важен не сам по себе, а как некий знак, знамение указывающее
на важность того, что на иконе изображено.
Каково отношение
Богородицы к младенцу Христу? Да, Мария знает, что рожденный Ею — Сын Божий.
Однако, он также как и другие младенцы требует внимания, заботы и опеки. Она
— взрослая, а Он — младенец. Она — Мать, у Которой Её Сын, несмотря на то, что
Он — Бог, находится в послушании (Лк. 2,51). Тем не менее, иконы Богородицы
открывают нам, что Мария всегда помнит, Кого Она держит на руках и Кто находится
у Неё в повиновении. Прийдёт время и взаимоотношения Их изменятся. Уже не Иисус
будет в повиновении у Своей Матери, а Она пойдёт вслед Своего Господа, смиряясь
даже с тем, что Сын Её сознательно идёт на Крест. Здесь Христос уже поступает
не как послушный Сын, а как любящий и ожидающий послушания Отец.
Этот образ изменения
взаимоотношений со сменой главенства имеет для нас очень важное значение. Например,
апостол Павел называет закон «детоводителем
ко Христу» и говорит, что «по пришествии
веры мы уже не под руководством детоводителя» (Гал 3,24-25). Став «взрослыми»,
люди начинают понимать, что «суббота для человека, а не человек для субботы.» (Мк. 2,27). Но не
дай Бог, если мы поторопимся и попытаемся допускать вольности по отношению к
исполнению заповедей, не успев исполнить их. Тем не менее, подобно тому, как
Иисус, находясь в послушании у родителей, уже осознавал, Кто Он, и знал, что
прийдёт время и главенство перейдёт к Нему, так и мы, исполняя заповеди, должны
стремиться достичь «меры полного возраста
Христова» (Еф. 4,13), когда заповеди как таковые уже будут не нужны. Тогда
и исчезнут для нас все «противоречия» между ними.
Ранее мы говорили
о том, что между человеком и Богом находится наше понимание Бога. Это
понятие («слово») есть дитя, с одной стороны, — Бога, а, с другой стороны, —
человека. И дитя это, если мы будем заботиться о нём, если будем помогать ему
достичь меры возраста Христова, в какой-то момент, достигнув зрелости возьмёт
на себя главенство и уже не мы будем заботиться о том, чтобы наше понимание
соответствовало Истине, а само это Слово станет для нас Путём ко Отцу, станет
для нас Богом. Тогда, даст Бог, и на нас исполнятся слова Христовы: «Когда
же приведут вас в синагоги, к начальствам и властям, не заботьтесь, как или
что отвечать, или что говорить; ибо Святый Дух научит вас в тот час, что должно
говорить.»(Лк. 12,11-12)
Сказанное
относится не только к отдельному человеку. Всё это справедливо, по-видимому, и
в отношении Церкви и всего человечества. То есть есть надежда, что когда
понимание людьми Бога достигнет некоторого рубежа, тогда Бог Сам, через Своё
Слово, уже не нисходящее на землю, а обращённое к Богу, возносящееся к Нему,
возьмёт управление жизнью людей в Свои руки. И когда это произойдёт, когда
совершится Вознесение нашего ответного Слова к Богу, тогда мы с очевидностью
поймём, что Господь уже пришёл и воцарился.
|
